Любимые стихи и отрывки

[Калинка]

Когда я был моложе, я все время переживал, что могу остаться один - что никто не полюбит меня или я окажусь неспособен полюбить. Годы шли, и меня стали одолевать другие тревоги. Я начал переживать, что уже не способен на близкие отношения, на подлинное слияние душ. Мне казалось, что весь мир скрылся внутри теплого дома, ночью, и только я один остался снаружи, так что меня даже не видно, потому что кругом ночная тьма. Но теперь я попал в этот дом, а чувство не проходит.
Когда я сейчас сижу здесь один, во мне понемногу воскресают все мои старые страхи - страхи, которые, как мне казалось, я, женившись, навсегда похоронил: страх одиночества; страх, что, многократно полюбив и разлюбив, человек делается невосприимчивым к любви; страх, что я так никогда и не полюблю по-настоящему; страх, что кто-нибудь влюбится в меня, станет совсем близким, узнает обо мне все, а потом возьмет и бросит; страх, что любовь имеет смысл только до определенной точки, после которой уже нет ничего несомненного.
Много лет я прожил в одиночестве, и жизнь казалась мне сносной. Но я знал, что, если по-настоящему не сближусь с кем-нибудь и не поделюсь с ним своим чувством, жизнь моя не пойдет дальше определенной точки. Помню, я думал, что если мне не удастся хотя бы раз проникнуть в чужие мысли, увидеть мир чужими глазами, то меня просто разорвет на части.

Д.Коупленд, "Жизнь после бога"

[Svetlaya]

Калинка
Проникновенно.

[Panzerbear]

Томлинсон



И стало так! - усоп Томлинсон в постели на Беркли-сквер,
И за волосы схватил его посланник надмирных сфер.

Схватил его за волосы Дух и черт-те куда повлек, -
И Млечный Путь гудел по пути, как вздутый дождем поток.

И Млечный Путь отгудел вдали - умолкла звездная марь,
И вот у Врат очутились они, где сторожем Петр-ключарь.

"Предстань, предстань и нам, Томлинсон, четко и ясно ответь,
Какое добро успел совершить, пока не пришлось помереть;

Какое добро успел совершить в юдоли скорби и зла!"
И стала вмиг Томлинсона душа, что кость под дождем, бела.

"Оставлен мною друг на земле - наставник и духовник,
Сюда явись он, - сказал Томлинсон, - изложит все напрямик".

"Отметим: ближний тебя возлюбил, - но это мелкий пример!
Ведь ты же, брат, у Небесных Врат, а это не Беркли-сквер;

Хоть будет поднят с постели твой друг, хоть скажет он за тебя, -
У нас - не двое за одного, а каждый сам за себя".

Горе и долу зрел Томлинсон и не узрел ни черта -
Нагие звезды глумились над ним, а в нем - была пустота.

А ветер, дующий меж миров, взвизгнул, как нож в ребре,
И стал отчет давать Томлинсон в содеянном им добре:

"Про это - я читал, - он сказал, - это - слыхал стороной,
Про это думал, что думал другой о русской персоне одной".

Безгрешные души толклись позади, как голуби у летка,
А Петр-ключарь ключами бренчал, и злость брала старика.

" Думал ,читал слыхал, - он сказал, - это все про других!
Во имя бывшей плоти своей реки о путях своих!"

Вспять и встречь взглянул Томлинсон и не узрел ни черта;
Был мрак сплошной за его спиной, а впереди - Врата.

"Это я знал, это - считал, про это - где-то слыхал,
Что кто-то читал, что кто-то писал про шведа, который пахал".

"Знал, считал, слыхал, - ну и ну! - и сразу лезть во Врата!
К чему небесам внимать словесам - меж звезд и так теснота!

За добродетели духовника, ближнего или родни
Не обретет господних щедрот пленник земной суетни.

Отыди, отыди ко Князю Лжи, твой жребий не завершен!
И да будет вера твоей Беркли-сквер с тобой там, Томлинсон!"

Волок его за волосы Дух, стремительно падая вниз,
И возле Пекла поверглись они, Созвездья Строптивости близ,

Где звезды красны от гордыни и зла, или белы от невзгод,
Или черным черны от греха, какой и пламя неймет.

И длят они путь свой или не длят - на них проклятье пустынь;
Их не одна не помянет душа - гори они или стынь.

А ветер, дующий меж миров, так выстудил душу его,
Что адских племен искал Томлинсон, как очага своего.

Но у решетки Адовых Врат, где гиблых душ не сочтешь,
Дьявол пресек Томлинсонову прыть, мол не ломись - не пройдешь!

"Низко ж ты ценишь мой уголек, - сказал Поверженный Князь, -
Ежели в ад вознамерился влезть, меня о том не спросясь!

Я слишком с Адамовой плотью в родстве, мной небрегать не резон,
Я с Богом скандалю из-за него со дня, как создан был он.

Садись, садись на изгарь и мне четко и ясно ответь,
Какое зло успел совершить, пока не пришлось помереть."

И Томлинсон поглядел горе и увидел в Адской Дыре
Чрево кроваво-красной звезды, казнимой в жуткой жаре.

"В былые дни на земле, - он сказал, - меня обольстила одна,
И, если ты ее призовешь, на все ответит она."

"Учтем: не глуп по части прелюб, - но это мелкий пример!
Ведь ты же, брат, у Адовых Врат, а это - не Беркли-сквер;

Хоть свистнем с постели твою любовь - она не придет небось!
За грех, совершенный двоими вдвоем, каждый ответит поврозь!"

А ветер, дующий меж миров, как нож его потрошил,
И Томлинсон рассказывать стал о том, как в жизни грешил:

"Однажды я взял и смерть осмеял, дважды - любовный искус,
Трижды я Господа Бога хулил, чтоб знали, каков я не трус."

Дьявол печеную душу извлек, поплевал и оставил стыть:
"Пустая тщета на блажного шута топливо переводить!

Ни в пошлых шутках не вижу цены, ни в глупом фиглярстве твоем,
И не зачем мне джентльменов будить, спящих у топки втроем!"

Участия Томлинсон не нашел, встречь воззрившись и вспять.
От Адовых Врат ползла пустота опять в него и опять.

"Я же слыхал, - сказал Томлинсон. - Про это ж была молва!
Я же в бельгийской книжке читал французского лорда слова!"

"Слыхал, читал, узнал, - ну и ну! - мастер ты бредни молоть!
Сам ты гордыне своей угождал? Тешил греховную плоть?"

И Томлинсон решетку затряс, вопя: "Пусти меня в Ад!
С женою ближнего своего я плотски был близковат!"

Дьявол слегка улыбнулся и сгреб угли на новый фасон:
"И это ты вычитал, а, Томлинсон?" - "И это!" - сказал Томлинсон.

Нечистый дунул на ногти, и вмиг отряд бесенят возник,
И он им сказал: "К нам тут нахал мужеска пола проник!

Просеять его между звездных сит! Просеять малейший прок!
Адамов род к упадку идет, коль вверил такому порок!"

Эмпузина рать, не смея взирать в огонь из-за голизны
И плачась, что грех им не дал утех, - по младости, мол не грешны! -

По углям помчалась за сирой душой, копаясь в ней без конца;
Так дети шарят в вороньем гнезде или в ларце отца.

И вот, клочки назад протащив, как дети, натешившись впрок,
Они доложили: "В нем нету Души, какою снабдил его Бог!

Мы выбили бред брошюр и газет, и книг, и вздорный сквозняк,
И уйму краденых душ, но его души не найдем никак!

Мы катали его, мы мотали его, мы пытали его огнем,
И, если как надо был сделан досмотр, душа не находится в нем!"

Нечистый голову свесил на грудь и басовито изрек:
"Я слишком с Адамовой плотью в родстве, чтоб этого гнать за порог.

Здесь Адская Пасть, и ниже не пасть, но если б таких я пускал,
Мне б рассмеялся за это в лицо кичливый мой персонал;

Мол, стало не пекло у нас, а бордель, мол, я не хозяин, а мот!
Ну, стану ль своих джентльменов я злить, ежили гость - идиот?"

И дьявол на душу в клочках поглядел, ползущую в самый пыл,
И вспомнил о Милосердье Святом, хоть фирмы честь не забыл.

"И уголь получишь ты от меня, и сковородку найдешь,
Коль душекрадцем ты выдумал стать", - и сказал Томлинсон: "А кто ж?"

Враг Человеческий сплюнул слегка - забот его в сердце несть:
"У всякой блохи поболе грехи, но что-то, видать, в тебе есть!

И я бы тебя бы за это впустил, будь я хозяин один,
Но свой закон Гордыне вменен, и я ей не господин.

Мне лучше не лезть, где Мудрость и Честь, согласно проклятью сидят!
Тебя ж вдвоем замучат живьем Блудница сия и Прелат.

Не дух ты, не гном ты, не книга, не зверь, - вещал преисподней Князь, -
И облик земной опять обрети - греховную ипостась.

Я слишком с Адамовой плотью в родстве, шутить мне с тобою не след.
Ступай, хоть какой заработай грешок! Ты - человек или нет!

Спеши! В катафалк вороных запрягли. Вот-вот они с места возьмут.
Ты - скверне открыт, пока не зарыт. Чего же ты мешкаешь тут?

Даны зеницы тебе и уста, изволь же их отверзать!
Неси мой глагол Человечьим Сынам, пока не усопнешь опять:

За грех, совершенный двоими вдвоем, поврозь подобьют итог!
И да поможет тебе, Томлинсон, твой книжный заемный бог!"


Редьярд Киплинг.

[Panzerbear]

Наши внуки будут удивляться,
Перелистывая страницы учебника:
"Четырнадцатый... семнадцатый... девятнадцатый...
Как они жили!.. Бедные!.. Бедные!.."
Дети нового века прочтут про битвы,
Заучат имена вождей и ораторов,
Цифры убитых
И даты.
Они не узнают, как сладко пахли на поле брани розы,
Как меж голосами пушек стрекотали звонко стрижи,
Как была прекрасна в те годы
Жизнь

Никогда, никогда солнце так ярко не смеялось,
Как над городом разгромленным,
Когда люди, выползая из подвалов,
Дивились: есть еще солнце!..
Гремели речи мятежные,
Умирали ярые рати,
Но солдаты узнали, как могут пахнуть подснежники
За час до атаки.

Вели поутру, расстреливали,
Но только они узнали, что значит апрельское утро.
В косых лучах купола горели,
А ветер молил: обожди! минуту! еще минуту!
Целуя, не могли оторваться от грустных губ,
Не разжимали крепко сцепленных рук,
Любили - умру! умру!
Любили - гори, огонек, на ветру!
Любили - о, где же ты! где?
Любили - как могут любить только здесь, на мятежной
и нежной звезде.
В те годы не было садов с золотыми плодами,
Но только мгновенный цвет, один обреченный май!
В те годы не было "до свиданья",
Но только звонкое, короткое "прощай".
Читайте о нас - дивитесь!
Вы не жили с нами - грустите!
Гости земли, мы пришли на один только вечер.
Мы любили, крушили, мы жили в наш смертный час,
Но над нами стояли звезды вечные,
И под ними зачали мы вас.
В ваших очах горит еще наша тоска.
В ваших речах звенят еще наши мятежи.
Мы далеко расплескали в ночь и в века, в века
Нашу угасшую жизнь.


Илья Эренбург.

[Panzerbear]

Время улетающих птиц

Южный город. Море и песок.
Берег пляжей. Выжженная зона.
Остаются считанные дни
до конца курортного сезона.
Человек,
распятый на песке.
Он сейчас похож на Робинзона.
Человек,
лежащий у воды,
не спеша песок ладонью роет,
на песке
песочный домик строит,
крепость воздвигает на песке.
В это время женщина приходит,
по песку ступая, как по морю.
Женщина с мужчиной на песке,
но мы видим —
женщина уходит,
по песку ступая, как по морю.
Женщина с мужчиной на песке,
но уходит женщина,
уходит.
Час проходит
или день проходит —
женщина с мужчиной на песке,
и все дальше женщина уходит.
Человек чего-то еще ждет.
Он еще надеется на что-то.
Но едва он открывает рот,
слышен трубный голос парохода,
голос проходящих поездов,
гул вокзала
и аэродрома,
цирка,
стадиона,
ипподрома,
и еще каких-то людных сборищ
слившиеся в грохот голоса.
И уходит,
медленно уходит
вдаль береговая полоса,
и мы видим сверху —
с самолета,
с вертолета,
с птичьего полета —
по бескрайней выжженной пустыне
маленькая женщина идет.
И тогда возникнет панорама
множества экранов,
циркорама —
на ступенях рухнувшего храма
маленькая женщина стоит
у подножья каменного Будды,
и мы видим —
каменного Будды
каменные жесткие глаза,
а потом отдельно —
южный город,
берег пляжей,
море и песок
и отдельно — хроники старинной
некий завершающий кусок,
и, как смесь пролога с эпилогом,
будут в заключительном куске
очертанья рухнувшей Помпеи,
след полузабытой эпопеи,
домик, возведенный на песке.

Ю. Левитанский

[Panzerbear]

Время зимних метелей

Посредине фильма снег идет.
Человек по улице идет…
Снег валит на город густо-густо,
снег гребут лопатой с тротуара,
грузят на машины —
и в машинах
за город торжественно везут.
Снег лежит на шапках у прохожих,
на плечах прохожих и на спинах,
и они его неутомимо
на себе по городу несут.
Где-то в этом городе огромном
человек звонит из автомата.
Женщина звонит из автомата
где-то на другом конце земли,
где-то на другом конце вселенной,
на какой-то улице соседней —
долгие протяжные гудки
в телефонных мечутся кабинах,
в призрачно мерцающих глубинах
долгие протяжные гудки,
как сигналы спутников случайных,
тщетно окликающих друг друга.
Все быстрей,
быстрей вращенье круга,
диски,
телефонные круги,
все быстрее —
диски,
диски,
диски,
бешено вертящиеся диски,
диски, телефонные круги,
диски — сумасшедшие колеса
паровоза
и электровоза,
электрички
и автомобиля,
диски,
телефонные круги,
диски-бубны,
диски-барабаны,
цирки,
карусели,
балаганы,
диски,
телефонные круги
радиолы
и магнитофона,
в городском саду аттракциона —
чертово вращение колеса.
Человек звонит из автомата,
женщина звонит из автомата,
вот его глаза,
ее глаза,
два бездонных,
два бессонных круга,
где сейчас неистовствует вьюга,
и сквозь них,
сквозь вьюгу,
сквозь пургу —
два огромных телефонных диска,
два огромных круглых обелиска
на равнине белой, на снегу.

Ю. Левитанский

[Калинка]

***
Я не унижусь пред тобою;
Ни твой привет, ни твой укор
Не властны над моей душою.
Знай: мы чужие с этих пор.

Ты позабыла: я свободы
Для заблужденья не отдам;
И так пожертвовал я годы
Твоей улыбке и глазам,

И так я слишком долго видел
В тебе надежду юных дней
И целый мир возненавидел,
Чтобы тебя любить сильней.

Как знать, быть может, те мгновенья,
Что протекли у ног твоих,
Я отнимал у вдохновенья!
А чем ты заменила их?

Быть может, мыслею небесной
И силой духа убежден,
Я дал бы миру дар чудесный,
А мне за то бессмертье он?

Зачем так нежно обещала
Ты заменить его венец,
Зачем ты не была сначала,
Какою стала наконец!

Я горд! - прости! люби другого,
Мечтай любовь найти в другом;
Чего б то ни было земного
Я не соделаюсь рабом.

К чужим горам, под небо юга
Я удалюся, может быть;
Но слишком знаем мы друг друга,
Чтобы друг друга позабыть.

Отныне стану наслаждаться
И в страсти стану клясться всем;
Со всеми буду я смеяться,
А плакать не хочу ни с кем;

Начну обманывать безбожно,
Чтоб не любить, как я любил, -
Иль женщин уважать возможно,
Когда мне ангел изменил?

Я был готов на смерть и муку
И целый мир на битву звать,
Чтобы твою младую руку -
Безумец! - лишний раз пожать!

Не знав коварную измену,
Тебе я душу отдавал;
Такой души ты знала ль цену?
Ты знала - я тебя не знал!

(М.Лермонтов)

[Panzerbear]

Веревочка

Как в распутной волости,
В лютой сзлой губернии
Выпадали молодцу
Все шипы да тернии.
А он обиды зачерпнул, зачерпнул
Полные пригоршни.
Ну а горе, что хлебнул,
Не бывает горше.

Пей отраву , хоть залейся ,
Благо денег не берут .
Сколь веревочка не вейся,
Все рано совьешься в кнут.

Гонит неудачника
По миру с котомками.
Жизнь текет меж пальчиков
Паутинкой тонкою.
А которых повело, повлекло
По лихой дороге,
Тех ветрами сволокло
Прямиком в остроги.

Тут на милость не надейся -
Стиснуть зубы да терпеть.
Сколь веревочка не вейся,
Все равно совьешься в плеть.

Ах, лихая сторона,
Сколье в тебе не рыскаю,
Лобным местом ты красна
Да веревкой склизкою.
А повешенным сам дьявол-сатана
Голы пятки лижет.
Ех, досада, мать чесна,
Не пожить, не выжить.

Ты не вой, не плачь, а смейся -
Слез-то нынче не простят.
Сколь веревочка не вейся,
Все равно укоротят.

Ночью думы муторней,
Плотники не мешкают.
Не успеть к заутрене -
Больно рано вешают.
А ты об этом не жалей, не жалей,
Что тебе отсрочка.
На веревочке твоей
Нет не узелочка.

Лучше ляг да обогрейся,
Я, мол, казни не просплю.
Сколь веревочка не вейся,
А совьешься ты в петлю.


Высоцкий

[Анкл Боб]

Владимир Леви©

Любовь измеряется мерой прощения,
Привязанность болью прощания,
А ненависть силой того отвращения,
С которым мы помним свои обещания.

И тою же мерой, с припадками ревности,
Тебя обгрызают, как рыбы-пирании,
Друзья и заботы - источники нервности,
И всё-то ты знаешь заранее...

Кошмар возрастает в пропорции к сумме
Развеявшихся иллюзий
Ты это предвидел, ты благоразумен
И взгляд своевременно сузил,

Но время взрывается. Новый обычай
Родится как частное мнение.
Права человека по сущности птичьи,
А суть естества - отклонение.

Свобода- вот ужас! Проклятье Всевышнего
Адаму, а Еве напутствие,
Не с той ли поры, как нагрузка излишняя
Она измеряется мерой отсутствия.

Итак, подытожили: жизнь - возвращение
Забытого займа, сиречь завещание.
Любовь измеряется мерой прощения,
Привязанность болью прощания.

[Анкл Боб]

Леонид Сергеев(с)

Ах, какая девушка, красивая и стройная

Ах, какая девушка,
красивая и стройная
В трамвай влетела бабочкой,
и села у окна .
Ах, какая бабушка
седая и румяная,
Играет с внуком Петенькой
на самой мостовой
Ах, какой мужчина,
импозантный, интересный,
Он идет к любимой женщине
с цветами на груди.
Ах, какие юноши,
воспитанные, бойкие,
Несут кефир и яблоки
отцам и матерям.
Ах, какой народ вокруг,
отзывчивый да вежливый,
Но вот случится что, так хоть....
ты лопни,
хоть ты тресни,
хоть залейся,
хоть умри - никто не подойдет !

[Sергеевна]

Б. Пастернак

Импровизация на рояле

Я клавишей стаю кормил с руки
Под хлопанье крыльев, плеск и гогот.
Казалось, всё знают, казалось, всё могут
Кричавших кругом лебедей вожаки.

И было темно, и это был пруд
И волны. И птиц из семьи горделивой,
Казалось, скорей умертвят, чем умрут
Дробившиеся вдалеке переливы.

И всё, что в пруду утопил небосвод,
Ковшами кипящими на воду вылив,
Казалось, доплёскивало до высот
Ответное хлопанье весел и крыльев.

И это был пруд, и было темно,
И было охвачено тою же самой
Тревогою сердце, как небо и дно,
Оглохшие от лебединого гама.

[Sергеевна]

Интересно, что послужило причиной переписать?

Б. Пастернак

Импровизация
Я клавишей стаю кормил с руки
Под хлопанье крыльев, плеск и клекот.
Я вытянул руки, я встал на носки,
Рукав завернулся, ночь терлась о локоть.

И было темно. И это был пруд
И волны. — И птиц из породы люблю вас,
Казалось, скорей умертвят, чем умрут
Крикливые, черные, крепкие клювы.

И это был пруд. И было темно.
Пылали кубышки с полуночным дегтем.
И было волною обглодано дно
У лодки. И грызлися птицы у локтя.

И ночь полоскалась в гортанях запруд.
Казалось, покамест птенец не накормлен,
И самки скорей умертвят, чем умрут
Рулады в крикливом, искривленном горле.

[Svetlaya]

ЧИТАЯ ГАМЛЕТА

У кладбища направо пылил пустырь,
А за ним голубела река.
Ты сказал мне: "Ну что ж, иди в монастырь
Или замуж за дурака..."
Принцы только такое всегда говорят,
Но я эту запомнила речь,-
Пусть струится она сто веков подряд
Горностаевой мантией с плеч.


(с) А.Ахматова

[Panzerbear]

ФРИДРИХ ИДЁТ

Айн-цвай-драй, контроль, тоннель, шлагбаум, дебаркадер.
Сзади - меркнет, уходя во мглу, секретный цех:
кузня ядерных торпед, ракет и просто ядер,
лидер отрасли, в десятке лучших - лучше всех.

Фридрих движется домой, шагать ему не грустно.
Смену сдал, помылся, снял щетину со скулы.
Айн-цвай-драй, считает он. И шаг за шагом грузно
город Фридриху навстречу движется из мглы.

Стройпромторг, автовокзал, столбы, ухабы, лужи.
Нынче цех в ударе был и много наковал.
Вот он я, бормочет Фридрих, я иду со службы.
Айн-цвай-драй, фонарь, аптека, улица, канал.

Зря ты давеча, в анкету глядя, брови хмурил.
Зря ты морщился, геноссе главный инженер.
Вот я - вахту отстоял, дежурство отдежурил.
Эйн-цвей-дрей, такой же немец я, как ты - шумер.

Ать-два-три, рождён в Твери, перевезён в Саратов.
Назван Фридрих - в честь балета «Фридрихштадтпалас».
Был завскладом комбината ядохимикатов.
Убыл, прибыл, стал завхозом цеха здесь у вас.

В праздник выпало дежурство вновь очередное.
Что ж, не горше мне оно иных очередных.
Всё одно режим работы сутки через двое.
Праздник, нет ли, двое суток выдай выходных.

Медсанчасть, «Утильсырьё», трамвай десятый номер.
Двое суток хоть земля вокруг по швам трещи.
Я могу уехать хоть в Саратов, хоть в Житомир.
Я вне доступа, майн фройнд, ищи меня свищи.

Пусть от севера до юга, чёрный как негроид,
крылья долгие простёр весенний первый шторм.
Пусть сильнее грянет он и мглою небо кроет.
Я - ложусь в стационар, готовьте хлороформ.

Фир-фюнф-зекс, оклад, надбавка, вредность, тотал-шмотал.
Город дышит сонно. Анна смотрит из окна.
Ахтунг, Анна, я иду, я смену отработал.
Дал сверх плана с примененьем стекловолокна.

Главпочтамт, универсам, пожарное подворье.
Над подворьем каланча, на каланче звонарь.
У него работа тоже сутки через двое.
Эйн-цвей-дрей, канал, аптека, улица, фонарь.

Фридрих - дома. Ест он овощи, вгрызаясь в мякоть.
Завтрак, отдых, сон. И будет так за годом год.
До тех пор, покуда кудри наклонять и плакать
Анна в трауре на камень гордый не придёт.



М. К. Щербаков,

[Panzerbear]

Ах, какой был яркий день!
Лодка, солнце, блеск и тень,
И везде цвела сирень.
Сестры слушают рассказ,
А река уносит нас.
Плеск волны, сиянье глаз.
Летний день, увы, далек.
Эхо смолкло. Свет поблек.
Зимний ветер так жесток.
Но из глубины времен
Светлый возникает сон,
Легкий выплывает челн.
И опять я сердцем с ней -
Девочкой ушедших дней,
Давней радостью моей.
Если мир подлунный сам
Лишь во сне явился нам.
Люди, как не верить снам?

Л. Кэррол

[Panzerbear]

"Знамя наше на древке развевается.
А Наташа на реке - раздевается.
Хоть разденься ты, Наташа, хоть оденься,
Всё равно не будешь наша, не надейся!.."

Солдат, гляди, взошла звезда.
Готова тыщу лет
светить во все края
она,
но враз исчезнет навсегда,
едва придёт рассвет.
Вот так и жизнь твоя -
война.

Придёт рассвет, споет петух,
прихлопнут нас, как мух,
такой пронёсся слух.
Не спи.
Солдат, крепи наш ротный дух,
крепи свой ратный дух,
свой ароматный дух
крепи.

У нас отваги до хрена,
нам совесть не нужна,
снеси её в сортир
и брось.
Сейчас должна идти война,
последняя война,
а дальше - вечный мир,
авось.

Готовь, готовь к медалям грудь,
а там - не обессудь,
когда в неё свинец
войдёт.
Забудь, забудь обратный путь,
забудь, забудь, забудь.
Забыл? Ну молодец!
Вперёд!

"Что такое, в самом деле, мало нас в строю!
Это значит - одолели мы врага в бою.
А когда, к примеру скажем, враг побил бы нас,
нас в строю и вовсе даже не было б сейчас!.."

Начальство - длинные носы,
холёные виски,
позорное бельмо
в плаще.
Плевать! Пускай сержанты псы,
майоры - дураки,
полковники - дерьмо
вообще.

Их всех бы можно, как собак,
стрелять. А ты - солдат,
ты в бой за них пойдёшь,
трубя.
Ты лучше них, однако, враг,
конечно, аккурат
сперва убьёт не их -
тебя.

И пусть убьют, и пусть потом
возводят мемориал
и оперу про нас
поют.
А нам всё это нипочём,
вот-вот дадут сигнал,
И мы пойдём, и нас
убьют.

И пусть вопросы мучат тех,
кто нам даёт приказ,
и чёрт бы их побрал
совсем.
А нам, опять же, лучше всех,
проблемы не для нас -
убьют, и никаких
проблем.

"Знамя наше на древке вьётся как всегда.
А Наташа на реке - просто хоть куда!
Она в воду не идет, не купается,
стоит, дура, во весь рот улыбается..."


М. К. Щербаков

[Panzerbear]

Всяк был молодой. Да не всяк - старый.
Одного застолие влекло, другого - храм.
Кто бренчал монетой, а кто - гитарой:
там-тарам-тарам-там-тарай... там-тарам-тарам...

[Бестиарий]

Жил-был дурак. Он молился всерьез
(Впрочем, как Вы и Я)
Тряпкам, костям и пучку волос -
Все это пустою бабой звалось,
Но дурак ее звал Королевой Роз
(Впрочем, как Вы и Я).

О, года, что ушли в никуда, что ушли,
Головы и рук наших труд -
Все съела она, не хотевшая знать
(А теперь-то мы знаем - не умевшая знать),
Ни черта не понявшая тут.

Что дурак растранжирил, всего и не счесть
(Впрочем, как Вы и Я) -
Будущность, веру, деньги и честь.
Но леди вдвое могла бы съесть,
А дурак -на то он дурак и есть
(Впрочем, как Вы и Я).

О, труды, что ушли, их плоды, что ушли,
И мечты, что вновь не придут,-
Все съела она, не хотевшая знать
(А теперь-то мы знаем - не умевшая знать),
Ни черта не понявшая тут.

Когда леди ему отставку дала
(Впрочем, как Вам и Мне),
Видит Бог! Она сделала все, что могла!
Но дурак не приставил к виску ствола.
Он жив. Хотя жизнь ему не мила.
(Впрочем, как Вам и Мне.)

В этот раз не стыд его спас, не стыд,
Не упреки, которые жгут,-
Он просто узнал, что не знает она,
Что не знала она и что знать она
Ни черта не могла тут.

Р.Киплинг

[Калинка]

"Как нарисовать поющую птицу"

Сначала нарисуй клетку
С открытой дверцей
Потом нарисуй
Что-нибудь красивое
Что-нибудь простое
Что-нибудь прекрасное
Что-нибудь полезное
Для птицы
Затем повесь холст на дерево
В саду
В роще
Или в лесу
Спрячься за деревом
Не говоря ни слова
Не шевелясь…
Иногда птица прилетает сразу
Но иногда приходится ждать годы
Пока она решится на это
Не теряй надежды
Жди
Жди если нужно годы
Так как сразу ли прилетит птица
Или нет
Никак не связано
С успехом картины
Когда прилетит птица
Если она прилетит
Соблюдай тишину
Убедись что птица вошла в клетку
А когда она войдет
Кисточкой осторожно притвори дверцу
Затем
Затушуй одну за одной
Все перегородки клетки
Так чтобы не коснуться
Ни одного перышка птицы
Теперь нарисуй портрет дерева
Выбрав самые красивые из его
Ветвей
Для птицы
Нарисуй также зелень листвы и
Прохладу ветра
Пылинки солнечного света
И голоса животных и шелест травы
В зное лета
И только теперь жди когда птица
Запоет
Если она не запоет
Это плохой знак
Знак того что картина написана плохо
Но если она запоет это хороший
Признак
Знак того картину можно
Подписать
Тогда выдерни очень нежно
Одно из перышек птицы
И напиши свое имя в углу картины.

(Ж. Превер)

[Калинка]

Барбара

Помнишь ли ты, Барбара,
Как над Брестом шел дождь с утра,
А ты,
Такая красивая,
Промокшая и счастливая,
Ты куда-то бежала в тот день, Барбара?..
Бесконечный дождь шел над Брестом с утра,
И, когда мы случайно с тобой повстречались,
Улыбалась ты,
Улыбнулся невольно и я,
и, хотя мы не знали друг друга,
Все-таки вспомни, вспомни тот день, Барбара!
Вспомни: Под навесом кто-то тебя ожидал
И он крикнул тебе: — Барбара! —
А ты, Такая красивая,
Промокшая и счастливая,
Ты к нему под дождем побежала,
И он обнял тебя, Барбара!
Не сердись, Барбара, если я говорю тебе "ты":
К тем, кого я люблю,
Я всегда на "ты" обращаюсь:
Тем кто любит друг друга
Я тоже "ты" говорю,
И, хоть с ними совсем не знаком,
Я приветливо им улыбаюсь.
Помнишь ли ты, Барбара,
Этот город счастливый и мирный,
Эти капли дождя на твоем лице,
Помнишь ласковый дождь,
Что над городом лился с утра,
Дождь над пристанью, над арсеналом,
Над плывущим в Брест кораблем?
О, Барбара!..
Как ужасна война!..
Что стало с тобой под дождем из огня?
Железа и стали?
Где теперь человек,
Что тогда под навесом тебя ожидал, —
Он убит или жив,
Тот, чьи руки так страстно тебя обнимали?
О, Барбара!..
Дождь над Брестом идет без конца,
Но совсем не похож он на ливень тех дней,
Потому что теперь это хмурый и траурный дождь,
Все вокруг затопивший тоской безысходной своей.
Не гроза это даже
Из железа, стали, огня —
Просто тучи,
Которые, словно собаки,
Подыхают за городом
В тусклом сиянии дня,
Подыхают и прочь уползают,
Уползают, чтоб гнить вдалеке,
Вдалеке-вдалеке от Бреста,
Утонувшего в безысходной тоске.

(Ж. Превер)

[Panzerbear]

ПРОБУЖДЕНИЕ ВЕСНЫ

Вчера мой кот взглянул на календарь
И хвост трубою поднял моментально,
Потом подрал на лестницу, как встарь,
И завопил тепло и вакханально:
«Весенний брак! Гражданский брак!
Спешите, кошки, на чердак...»

И кактус мой - о, чудо из чудес! -
Залитый чаем и кофейной гущей,
Как новый Лазарь, взял да и воскрес
И с каждым днем прет из земли всё пуще.
Зеленый шум... Я поражен:
«Как много дум наводит он!»

Уже с панелей смерзшуюся грязь,
Ругаясь, скалывают дворники лихие,
Уже ко мне забрел сегодня «князь»,
Взял теплый шарф и лыжи беговые...
«Весна, весна! - пою, как бард, -
Несите зимний хлам в ломбард».

Сияет солнышко. Ей-богу, ничего!
Весенняя лазурь спугнула дым и копоть,
Мороз уже не щиплет никого,
Но многим нечего, как и зимою, лопать...
Деревья ждут... Гниет вода,
И пьяных больше, чем всегда.

Создатель мой! Спасибо за весну! -
Я думал, что она не возвратится, -
Но... дай сбежать в лесную тишину
От злобы дня, холеры и столицы!
Весенний ветер за дверьми...
В кого б влюбиться, черт возьми!

Саша Черный

[kokos]

называется "ЦВЕТА ЧУВСТВ"
Имеют ли чувства какой-нибудь цвет,
Когда они в душах кипят и зреют?
Не знаю, смешно это или нет,
Но часто мне кажется, что имеют.
Когда засмеются в душе подчас
Трели, по-вешнему соловьиные,
От дружеской встречи, улыбок, фраз,
То чувства, наверно, пылают в нас
Небесного цвета: синие-синие.
А если вдруг ревность сощурит взгляд
Иль гнев опалит грозовым рассветом,
То чувства, наверное, в нас горят
Цветом пожара - багряным цветом.
Когда ж захлестнет тебя вдруг тоска,
Да так, что вздохнуть невозможно даже,
Тоска эта будет, как дым, горька,
А цветом темная, словно сажа.
Если же сердце хмельным-хмельно,
Счастье, какое ж оно, какое?
Мне кажется, счастье как луч. Оно
Жаркое, солнечно-золотое!
Назвать даже попросту не берусь
Все их - от ласки до горьких встрясок.
Наверное, сколько на свете чувств,
Столько цветов на земле и красок.
Судьба моя! Нам ли с тобой не знать,
Что я под вьюгами не шатаюсь.
Ты можешь любые мне чувства дать,
Я все их готов, не моргнув, принять
И даже черных не испугаюсь.
Но если ты даже и повелишь,
Одно, хоть убей, я отвергну! Это
Чувства, крохотные, как мышь,
Ничтожно-серого цвета

[Panzerbear]

Волки

Я когда-то был псом
И на волка похож не слишком
Hо нарушил собачий закон
И теперь мне крышка
Мутный свет облаков
Злое солнце над лесом встало
И теперь я среди волков
Я один из стаи

Эх подстрелят меня
Да потащат по снегу волоком
Hо до этого дня
Я побуду немного волком

Это вы научили меня выживать
Гнать лося по лесам голосить на луну
И теперь когда некуда дальше бежать
Я вам объявляю войну

Я когда-то был псом благородным
С гербом на флаге
Hо собачий закон
Охраняют всегда дворняги
И теперь я в бегах
В пене в мыле в крови в азарте
Волчий бог в облаках
Намечает мой путь по карте

Hу а мне бы волчат
Да забиться в нору где сука
Только от палача
Перегаром несет да луком

Это вы научили меня выживать
Гнать лося по лесам голосить на луну
И теперь когда некуда дальше бежать
Я вам объявляю войну

Эх подстрелят меня
Да потащат по снегу волоком
Hо до этого дня
Я побуду немного волком

И меня не страшит что однажды весной
Я услышу в степи вертолет надо мной
Полыхнет из винта или из "Калаша"
И отправится в рай моя волчья душа

Это вы научили меня выживать
Гнать лося по лесам голосить на луну
И теперь когда некуда дальше бежать
Я вам объявляю войну

М. Леонидов

[Panzerbear]

Follow Me ’Ome

THERE was no one like ’im, ’Orse or Foot,
Nor any o’ the Guns I knew;
An’ because it was so, why, o’ course ’e went an’ died,
Which is just what the best men do.

So it’s knock out your pipes an’ follow me!
An’ it’s finish up your swipes an’ follow me!
Oh, ’ark to the big drum callin’,
Follow me—follow me ’ome!

’Is mare she neighs the ’ole day long,
She paws the ’ole night through,
An’ she won’t take ’er feed ’cause o’ waitin’ for ’is step,
Which is just what a beast would do.

’Is girl she goes with a bombardier
Before ’er month is through;
An’ the banns are up in church, for she’s got the beggar hooked,
Which is just what a girl would do.

We fought ’bout a dog—last week it were—
No more than a round or two;
But I strook ’im cruel ’ard, an’ I wish I ’adn’t now,
Which is just what a man can’t do.

’E was all that I ’ad in the way of a friend,
An’ I’ve ’ad to find one new;
But I’d give my pay an’ stripe for to get the beggar back,
Which it’s just too late to do.

So it’s knock out your pipes an’ follow me!
An’ it’s finish off your swipes an’ follow me!
Oh, ’ark to the fifes a-crawlin’!
Follow me—follow me ’ome!

Take ’im away! ’E’s gone where the best men go.
Take ’im away! An’ the gun-wheels turnin’ slow.
Take ’im away! There’s more from the place ’e come.
Take ’im away, with the limber an’ the drum.

For it’s “Three rounds blank” an’ follow me,
An’ it’s “Thirteen rank” an’ follow me;
Oh, passin’ the love o’ women,
Follow me—follow me ’ome!


Перевод Д. Закса

ПРОВОДИТЕ МЕНЯ ДОМОЙ

Я не знал никого, кто б сравнился с ним,
Ни в пехоте, ни в конных полках.
И уж раз таким он был, то и, стало быть, погиб,
Ведь иначе лучшим никак.

Что ж, по последней затяжке, и проводите меня!
Ну-ка, хлебните из фляжки и проводите меня!
Слышите, бьет, бьет барабан,
Проводите меня домой!

А кобыла его ржала день и ночь,
Всполошила наш весь бивак,
И не стала брать овса, все, живая тварь, ждала,
Ведь иначе твари никак.

А девчонка его сержанта нашла,
Хоть прошло-то всего пустяк,
И поймала на крючок, окрутилась в церкви с ним,
Ведь девчонке иначе никак.

Мы недавно поцапались с ним, а он
Не слабак, и я не слабак.
Я теперь и сам не рад, только поздно пожалел,
Ведь поправить нельзя никак.

Мне такого друга уже не найти
Ни у нас, ни в других полках,
Я нашивки, кошт отдам, лишь бы жив он был, да что ж?
Ведь его не вернешь никак.

Что ж, по последней затяжке, и проводите меня!
Ну-ка, хлебните из фляжки и проводите меня!
Слышите флейты поют, поют,
Проводите меня домой!

Увозите его! Ему не было равных и нету.
Увозите его! Наклоните знамена к лафету.
Увозите его! Он уходит к другим берегам.
Увозите его! Плачут флейты и бьет барабан.

Ну-ка, "тринадцать из строя", и проводите меня!
"По три холостых в честь героя", и проводите меня!
О, превыше женской любви,
Проводите меня домой!

Перевод А. Шнеерсона.

"Домой!"

Ни в пехоте, ни в коннице днем с огнем
Не сыщешь таких, как он,
Вот и в пекло он полез и, конечно, был убит, -
Уж таков у смельчаков закон.

А ну-ка прячь кисеты – и за мной!
Приканчивай галеты – и за мной!
Бой барабанный слушай!
За мной, за мной домой!

Жеребец его ржал и копытом бил,
Аж по лагерю шел звон,
И к овсу не подходил – все шагов знакомых ждал, -
У коняг уж это как закон.

А девчонка замену ему нашла,
Клюнув на блеск погон,
И скрутила молодца – не ушел он от венца, -
Уж таков у этих фей закон.

Помню, раз мы сцепились, попутал черт,
А в боксе-то я силен,
И себе я не прощу, что его измордовал,
Но таков уж у мужчин закон.

Потерял я друга, и, хоть в полку
Отличных парней – вагон,
Все нашивки я б отдал, лишь бы вновь он рядом был, -
Только, жаль, у смерти свой закон.

А ну-ка прячь кисеты – и за мной!
Приканчивай галеты – и за мной!
Флейт перекличку слушай!
За мной, за мной домой!

Гроб – на лафет! Он ушел в лихой поход.
Гроб – на лафет! Пушка нехотя ползет.
Гроб – на лафет! Все мы ляжем тут костьми.
Гроб – на лафет! И барабан – греми!

А ну-ка грянь «Знамена» - и за мной!
«Три холостых патрона» - и за мной!
«Любви превыше женской»…
За мной, за мной домой!


Р. Киплинг


И доработка "Пляска смерти"


Гроб на лафет, он ушел в лихой поход !
Гроб на лафет, пушка медленно ползет !
Гроб на лафет, все мы ляжем тут костьми !
Гроб на лафет, и барабан греми !

Гроб на лафет, вот еще один ушел !
Гроб на лафет, свою смерть нашел !
Гроб на лафет, все мы ляжем тут костьми !
Гроб на лафет, и черт тебя возьми !

Гроб на лафет, брось богов ты умолять !
Гроб на лафет, на твою им смерть плевать !
Гроб на лафет, все мы ляжем тут костьми !
Гроб на лафет, а ну, попробуй нас возьми !

Гроб на лафет и барабан греми…
А ну-ка, взять знамёна и за мной…
Три боевых патрона и за мной…
Бой барабанный слушай за мной, за мной, домой…

[iolik]

Пошли, Господь, терпения и сил,
Чтоб сохранить любовь к себе и к ближним,
Чтоб я желал теплом делиться лишним,
С любым, кто бы тепла ни попросил.

Пошли мне, Бог мой, храбрости такой,
Чтоб жизнь отдать за слабых и несчастных,
Чтоб каждый день,- и ясный, и ненастный,-
Их радовал теплом и красотой.

И дай мне, Бог, умение прощать
И не хранить обид пустых и горьких,
И счастье верить каждому настолько,
Чтоб перед каждым душу открывать.

И НИСПОШЛИ ЛЮБВИ ТАКОЙ СВЯТОЙ,
ЧТОБ АНГЕЛЫ О НЕЙ СТИХИ ПИСАЛИ,
И ЧТОБЫ ДАЖЕ ВЕТРЫ ЗАМИРАЛИ,
ЛЮБВИ МОЕЙ КОСНУВШИСЬ НЕЗЕМНОЙ.

Пошли, Господь, добра и простоты,
И снега, чтоб был белым и пушистым.
Чтоб грешный мир стал наконец-то чистым,
Пошли всем грешным душам чистоты…